Югай Елена Фёдоровна (Лета Югай) – род. 21 декабря 1984 г. в Вологде, окончила филологический факультет Вологодского государственного педагогического университета (2007) и Литературный институт им. М. Горького (семинар А. В. Василевского; 2008 год), оба с отличием.
Участница 5 и 7, 9 Форумов молодых писателей России (Липки, 2005, 2007, 2009), Литературного фестиваля им. М.А. Волошина (Коктебель, 2008), стипендиат Российского фонда культуры (2008-2009).
Участница ряда выставок (живопись, графика, куклы), автор поэтических сборников: Паж (1999), Сиреневый лес (2001. Рецензия: Е. Герчук. Летает! // НГ Ех-libris. – 18 апреля 2002. – № 78), Июнь (2004), Между водой и льдом (2010), Где трава высока (2010). Стихи публиковались в газетах и журналах Вологды и Санкт- Петербурга. Сейчас учится в аспирантуре МПГУ (фольклористика), преподает мифологию в Вологодском педагогическом колледже, современную поэзию - в Вологодском педагогическом университете.
E-mail: Leta_u@mail.ru
Участница 5 и 7, 9 Форумов молодых писателей России (Липки, 2005, 2007, 2009), Литературного фестиваля им. М.А. Волошина (Коктебель, 2008), стипендиат Российского фонда культуры (2008-2009).
Участница ряда выставок (живопись, графика, куклы), автор поэтических сборников: Паж (1999), Сиреневый лес (2001. Рецензия: Е. Герчук. Летает! // НГ Ех-libris. – 18 апреля 2002. – № 78), Июнь (2004), Между водой и льдом (2010), Где трава высока (2010). Стихи публиковались в газетах и журналах Вологды и Санкт- Петербурга. Сейчас учится в аспирантуре МПГУ (фольклористика), преподает мифологию в Вологодском педагогическом колледже, современную поэзию - в Вологодском педагогическом университете.
E-mail: Leta_u@mail.ru
В октябре 2009 года в журнале «Дети Ра» вышла подборка стихов вологодских авторов. В колонке редактора указано, что этот номер составлен вместе с поэтессой из Вологды Летой Югай.
ТУЧКИ СЕГОДНЯ ЛЬВЫ
* * *
Кораблик с железными парусами плывет по глади травы.
Кораблик с пластмассовыми парусами плывет по глади ковра.
А я стою с голубыми глазами, совсем не умею врать.
А я смотрю в голубое небо: тучки сегодня львы.
У них барашковые прически, диванный изгиб спины,
но, если желаете, в них заряд, убивший шесть человек,
если желаете вы, а им не открыть заснеженных век.
Ведь львы все добрее, львы все тише. Кому такие нужны?
И я добрею в потоке речи, смотрю из окна на двор.
И каждое слово вбивает глубже якорь молчанья в паркет.
А что за своих не вступаюсь — просто не слышу ваш разговор,
ведь очень громко над головою хлопают паруса.
* * *
Не читаю сто книг ни о Риме, ни о Китае,
и, собственно, все равно: чаю, кофию, Мандельштама.
А зеленая кровь лопочет в лиственной стае,
и уходит день, и троллейбус уходит прямо.
Как мы дни составляли из стеклышек: синий — к сини,
чайный — к розе, хрустальный — к радужке. Строго в теме.
И читали сто книг, собирая в них буквы имени,
замедляли шаг, пили чай, торопили время.
Все, как грайки в гнездо, тянули в огонь узора.
Уберечь не смогла — зола, свято место пусто.
А на розовом небе опять проступают горы,
и как будто птицы щебечут тысячеусто.
Колыбельная для Саши
…И лишь того не избежать мне:
Всю жизнь крапивные объятья
Плету, плету, не отрываясь,
Но доплести не успеваю…
Александра Мочалова
Молчи до окончанья работы,
Строчи вязанье, ну что ты, что ты,
В печи выгорают замки и гроты,
К любым воротам ключи.
Твой сон всей жизни взят за основу,
Но все растреплет грубое слово,
Одна ты знаешь, какой обновой
Твой лебедь будет спасен.
А нить бежит, бежит непрерывно,
Бранить все будут за дом крапивный,
За сныть, за вереск: себя, мол, дивной
Дивой негоже мнить.
И все же не отступай от работы,
Не ложь молчанье, ну что ты, что ты,
Но кто ж тебя окружит заботой,
Когда ты всех нас спасешь?
* * *
«Кто заслышит их <душ некрещеных> грустный, умоляющий голос,
тот должен сказать: «крещаю тебя, Иван да Марья, во имя Отца и Сына и
Святого духа» После этих слов они возносятся на небо, как бы восприняв крещение»
(А. Н. Афанасьев «Поэтические воззрения славян на природу»)
«…некрещеные дети жаждут креста и имени»
(Д. К. Зеленин «Очерки русской мифологии: умершие неестественной смертью»)
Шары качаются без всякой опоры
На ненадежном железном тросе,
А поезд скорый сменяется скоро
Следующим и людей уносит.
И каждый скорый перед собою
Движет в туннеле массы воздушны,
И оттого шары в разнобое,
Шары-плафоны, ветрам послушны.
А он все вьется над левым веком
И говорит: «Назови по имени.
Если бы я стал человеком,
Мы были бы одного роду-племени,
Если бы я стал человеком,
А не крутился в воздушном пламени,
Если бы я стал человеком,
Вырос бы в полный рост из семени.
Или, — говорит, — приведи сюда мою маму,v Прекрасную маму,
Как мы ходили с ней по улице, где дома,
Похожи на книги с мертвыми текстами, где дома
Похожи на фантик от Нового года, пустой и броский,
А потом спускались в метро на эту станцию, на эту полоску
Гранита. Боялись головокружения, качающихся плафонов
И последней скорой, последней больницы…
Ты ведь тоже живешь свою жизнь за двух нерожденных.
У нее тоже кто-нибудь должен родиться».
Я называю имя. Призрак вздрагивает: «Сказала
Вслух», — поезд трогается и увлекает его за собой
В сторону Охотного ряда. А я стою в центре зала
И наблюдаю шары, качающиеся вразнобой.
И наблюдаю людей, шагающих в унисонv К выходу. И людей, как я, ждущих кого-то рядом.
И каждый живет за кого-то, кто не был зачат или не был спасен
Врачами. Господи, дай рожденья нашим будущим чадам!
* * *
Вот и застыло бесповоротно время.
Ступеньки как строчки в строфе,
но можно еще оглядеть сквозь ворота
двор, где деревья пылят.
Мне за билетом успеть до вокзала,
после в общагу, а прежде в кофейню.
Осип из окон читального зала
смотрит на тополя.
* * *
Кораблик с железными парусами плывет по глади травы.
Кораблик с пластмассовыми парусами плывет по глади ковра.
А я стою с голубыми глазами, совсем не умею врать.
А я смотрю в голубое небо: тучки сегодня львы.
У них барашковые прически, диванный изгиб спины,
но, если желаете, в них заряд, убивший шесть человек,
если желаете вы, а им не открыть заснеженных век.
Ведь львы все добрее, львы все тише. Кому такие нужны?
И я добрею в потоке речи, смотрю из окна на двор.
И каждое слово вбивает глубже якорь молчанья в паркет.
А что за своих не вступаюсь — просто не слышу ваш разговор,
ведь очень громко над головою хлопают паруса.
* * *
Не читаю сто книг ни о Риме, ни о Китае,
и, собственно, все равно: чаю, кофию, Мандельштама.
А зеленая кровь лопочет в лиственной стае,
и уходит день, и троллейбус уходит прямо.
Как мы дни составляли из стеклышек: синий — к сини,
чайный — к розе, хрустальный — к радужке. Строго в теме.
И читали сто книг, собирая в них буквы имени,
замедляли шаг, пили чай, торопили время.
Все, как грайки в гнездо, тянули в огонь узора.
Уберечь не смогла — зола, свято место пусто.
А на розовом небе опять проступают горы,
и как будто птицы щебечут тысячеусто.
Колыбельная для Саши
…И лишь того не избежать мне:
Всю жизнь крапивные объятья
Плету, плету, не отрываясь,
Но доплести не успеваю…
Александра Мочалова
Молчи до окончанья работы,
Строчи вязанье, ну что ты, что ты,
В печи выгорают замки и гроты,
К любым воротам ключи.
Твой сон всей жизни взят за основу,
Но все растреплет грубое слово,
Одна ты знаешь, какой обновой
Твой лебедь будет спасен.
А нить бежит, бежит непрерывно,
Бранить все будут за дом крапивный,
За сныть, за вереск: себя, мол, дивной
Дивой негоже мнить.
И все же не отступай от работы,
Не ложь молчанье, ну что ты, что ты,
Но кто ж тебя окружит заботой,
Когда ты всех нас спасешь?
* * *
«Кто заслышит их <душ некрещеных> грустный, умоляющий голос,
тот должен сказать: «крещаю тебя, Иван да Марья, во имя Отца и Сына и
Святого духа» После этих слов они возносятся на небо, как бы восприняв крещение»
(А. Н. Афанасьев «Поэтические воззрения славян на природу»)
«…некрещеные дети жаждут креста и имени»
(Д. К. Зеленин «Очерки русской мифологии: умершие неестественной смертью»)
Шары качаются без всякой опоры
На ненадежном железном тросе,
А поезд скорый сменяется скоро
Следующим и людей уносит.
И каждый скорый перед собою
Движет в туннеле массы воздушны,
И оттого шары в разнобое,
Шары-плафоны, ветрам послушны.
А он все вьется над левым веком
И говорит: «Назови по имени.
Если бы я стал человеком,
Мы были бы одного роду-племени,
Если бы я стал человеком,
А не крутился в воздушном пламени,
Если бы я стал человеком,
Вырос бы в полный рост из семени.
Или, — говорит, — приведи сюда мою маму,v Прекрасную маму,
Как мы ходили с ней по улице, где дома,
Похожи на книги с мертвыми текстами, где дома
Похожи на фантик от Нового года, пустой и броский,
А потом спускались в метро на эту станцию, на эту полоску
Гранита. Боялись головокружения, качающихся плафонов
И последней скорой, последней больницы…
Ты ведь тоже живешь свою жизнь за двух нерожденных.
У нее тоже кто-нибудь должен родиться».
Я называю имя. Призрак вздрагивает: «Сказала
Вслух», — поезд трогается и увлекает его за собой
В сторону Охотного ряда. А я стою в центре зала
И наблюдаю шары, качающиеся вразнобой.
И наблюдаю людей, шагающих в унисонv К выходу. И людей, как я, ждущих кого-то рядом.
И каждый живет за кого-то, кто не был зачат или не был спасен
Врачами. Господи, дай рожденья нашим будущим чадам!
* * *
Вот и застыло бесповоротно время.
Ступеньки как строчки в строфе,
но можно еще оглядеть сквозь ворота
двор, где деревья пылят.
Мне за билетом успеть до вокзала,
после в общагу, а прежде в кофейню.
Осип из окон читального зала
смотрит на тополя.
Рисунки Леты Югай